Грядки на опытных участках давали немного капусты, моркови, гороха, огурцов. Кроме этого, жена Сергея Сергеевича умела готовить блюда из трав, а суп из лопухов был фирменным.
Ни зимой, ни летом гусеницы не оставались без внимания. Четвериков, к тому времени уже декан факультета, оставлял университетские заботы и ехал на опытный участок. А если выдавалось свободное время, то тут уже не могло быть никаких разговоров — он у Сатурнии. Зайдя в дубраву, он любил постоять, послушать. В одном из писем выразил свою радость: «Ах, как они едят! Войдешь в лабораторию, а там хруст, будто в стойлах лошади овес жуют!»
Настойчив был ученый, и шелкопряд сдавался, приспосабливался к среднерусской полосе.
В 1943 году он сообщает брату: «…Мои дела с шелкопрядом идут хорошо. В нынешнем году вся выкормка дала 95,8 процента моновольтинных коконов…».
Для испытания нового вида его расселили в различных концах страны. Сезон 1944 года показал, что выведенная порода шелкопряда хорошо приживается даже в суровых условиях Сибири. Новая порода получила название «Горьковская моновольтинная».
Мы сейчас можем предположить, что к концу войны наших десантников доставляли в тыл врага парашюты, основу которых составляли шелковые нити, выработанные гусеницами шелкопряда, выведенного в Марьиной роще.
Так горьковским ученым было выполнено очень важное правительственное задание.
За этот труд Сергея Сергеевича Четверикова наградили орденом «Знак Почета».
Но это был не итог. Ученый считал, что до окончания работ еще далеко. В 1944 году был уже ясен исход войны, но когда она закончится, об этом не мог сказать никто. А значит, шелковая ткань все еще была нужна фронту.
Благодаря С. Четверикову наши десантники были обеспечены прочными, надежными парашютами.
Четвериков торопится заложить новую серию опытов. Он задумал перевести шелкопряд с дуба на березу. В случае удачи резко расширяется география его расселения. Девять крепких генетически надежных семейств отобрал он для опыта. Что будет?
Нет, что-то не выносят гусеницы березы, гибнут. Восемь семейств погибло, а девятое выжило, завило коконы. Как всегда брат первым узнает об успехе: «…Да еще коконы-то оказались первоклассные, лучше дубовых… „Березова“ порода у меня в руках. Ты только подумай: шелкопряд можно будет выводить и под Ленинградом, и под Пермью, а если захочешь, хоть в твоем Миассе…».
Еще долго и после войны парашюты летчиков, десантников и спортсменов-парашютистов делались из натурального шелка, пока им не нашли искусственные заменители.
Вот такая, казалось бы, вовсе незаметная история произошла в годы войны в нашем городе. Стоило ли о ней рассказывать? Думается, что стоило. Ведь и ученым в тиши кабинетов и лабораторий выдалось приближать победу. А рассказанное — всего лишь маленький эпизод большой борьбы за оружие.
Завершилась война. Казалось, она должна была подвести черту под прошлой жизнью Сергея Сергеевича Четверикова, который наглядно доказал пользу генетики.
Но в 1948 году ректор Горьковского университета получил директиву из Москвы, предписывающую увольнение Четверикова. Сторонники Лысенко вновь пошли в атаку.
Конечно, в 68 лет можно и покинуть кафедру, но быть изгнанным… Правда, оставался шанс — публично отказаться от своего мировоззрения. Но он выбрал отставку.
Ученики рассказывают, что старость не шла к Сергею Сергеевичу Четверикову. Он всегда был подвижен, скор на подъем, светел умом и полнился идеями. А тут… Годы навалились разом. Еще удар — смерть жены. Один из любимых и способных учеников, боясь потерять партийный билет, обвиняет его во всех смертных грехах. Следует инфаркт, за ним другой…
И если бы не поддержка брата, ему вряд ли бы удалось оправиться от ударов. Он живет, но его все забыли. Лишь в 1954 году в газете «Правда» была опубликована статья профессора С. Станкова «По поводу одной порочной диссертации». После смерти Сталина пришла пора крушить его окружение. Лысенковцы получают первый удар. Начался новый взлет генетики.
В одном из писем Четвериков пишет: «Что-то начали в последнее время обо мне вспоминать, сначала за границей, потом у нас. Моя генетическая работа упоминается с очень лестными эпитетами — „замечательная“, „прекрасная“ и даже „сделавшая эпоху“…».
Однажды пришло письмо со странным адресом: «Gorki an der Wolga» и стояла его фамилия. Дошло. На толстом листе лакированной бумаги Президент Общегерманской Академии наук извещал отставного профессора, что в день столетия знаменитого дарвинского учения о происхождении видов старейшая в Европе Академия натуралистов намерена объявить о присуждении ему — Четверикову — почетной медали «Планшета Дарвина». Ею наградили всего 28 биологов со всего мира. В списке награжденных значились имена Сергея Сергеевича Четверикова и трех его учеников и последователей.
Он поблагодарил авторитетное ученое собрание, но от поездки в Германию отказался. Пришедшая в Горький награда в живых Сергея Сергеевича Четверикова не застала. Он умер 2 июня 1959 года, был наспех похоронен на старом городском кладбище и на десять лет забыт. Признание пришло от благодарных учеников…
Взрывы особой секретности
Сработал радиофугас… Сработала радиомина… К сожалению, эти слова мы слышим сегодня часто. Некогда секретное и тщательно охраняемое оружие стало доступным и расползлось по миру. И у этого оружия есть своя история, в которой прослеживается… нижегородский след.
Командир поисковой группы саперов майор Карл Гендель поспешил обрадовать начальника гарнизона Харькова генерала Георга фон Брауна, что приглянувшийся ему особняк полностью обследован и очищен от мин. Как и следовало ожидать, отступавшие советские части заминировали его, но сделали это наспех и небрежно. Мину нашли в куче угля у самой двери. Русские саперы даже не удосужились спрятать ее в глубине подвала. Паутина, свисающая с потолка, была не потревожена.
Георг фон Браун распорядился перенести в особняк свои вещи. Знал ли генерал, что до него жил здесь видный украинский партийный деятель Никита Сергеевич Хрущев. Хотя в то время это имя вряд ли было широко известно.
Но пожить генералу в уютном особнячке на тихой харьковской улочке пришлось недолго. 14 ноября в 4 часа 20 минут утра прогремел мощный взрыв, превративший особняк в пылевое облако.
Военный гарнизон остался без своего начальника, осиротела и 68-я пехотная дивизия, которой командовал генерал. В Берлине принимал соболезнования главный конструктор ракет барон Вернер фон Браун, которому погибший героической смертью генерал доводился кузеном.
В ту ночь в различных районах Харькова прогремело сразу несколько взрывов. Все это было похоже на ночную бомбардировку, но никто не слышал звуков самолетных моторов, да и молчали зенитки, охранявшие город.
Тогда откуда же в городе взялось такое количество фугасов? Партизанскому подполью, которое несомненно существовало, такую операцию провести невозможно.
А если фугасы оставили отступающие советские войска, то кто тогда их подорвал?
Месяцем раньше в Одессе прогремел загадочный взрыв, унесший жизни двух сотен офицеров вермахта, собравшихся на совещание в одном из особняков.
Позже к этим загадкам добавился взрыв моста через подмосковную речку Истру, по которому в то время шла танковая колонна. Мост имел круглосуточную охрану и был отсечен тремя рядами колючей проволоки. Подобраться к нему скрытно было просто невозможно.
Загадочные взрывы прогремели в Туапсе, Ростове-на-Дону, Ржеве, на дорогах под Ленинградом… И ни одного исполнителя не попало в руки карательных органов.
Харьков же для немцев стал настоящим адом. Разведка сбилась с ног, пытаясь выяснить природу внезапных взрывов. О том, что след, по которому она шла, был ложный, свидетельствуют хотя бы эти записки офицера, представителя ставки. Вот запись от 20 ноября 1941 года.